и вспыхивали лиловым, и гром,  хоть
и ослабленный, проникал в вагон.  Нет,  ты  скажи,  требовал  полицейский  у
проводника, ты скажи: справедливо это? Я тут всю жизнь живу, и отец мой жил,
и деды, и прадеды, а он мне: оккупант? Справедливо? Зепп, бил себя  в  грудь
проводник, Зепп, бля буду!.. Потому что все мужики  хамы,  объясняла  Р-147,
вам всем одно нужно, что я,  не  знаю,  что  ли?  Примитивное  удовольствие.
Воткнул - и к следующей. Что я, не  вижу?  Комплекс  Кулиджа.  Воткнул  -  и
дальше побежал. На нее не обращали внимания. Ты пойми, тряс рукой проводник,
ты пойми: русский человек - это русский человек! Ты, главное, суть  пойми!..
Меня вдруг затрясло: теплая пелена  опьянения  исчезла,  и  я  оказался  под
леденящим взглядом исполинского глаза,  как  бы  под  лучом  замораживающего
прожектора - я  все  уменьшался  в  размерах,  а  глаз  рос,  рос,  уходя  в
бесконечность... срочно нужно было съесть что-то сладкое, срочно  я  упустил
момент... рука почти чужая: я отстранение смотрел, как она неуверенно сыплет
сахар в остывший чай, ворочает там ложкой, поднимает чашку... начинался н
   астоящий озноб, но я успел судорожно выхлебать  приторный  сироп.  Теперь
можно и коньячку, настоящего коньячку без легенд  и  излишнего  коварства...
зачем я вообще это сделал? Черт  его  знает...  Полицейский  тряс  бутылкой,
силясь добыть еще хотя бы каплю. Я встал -  тело  ныло,  как  после  тяжелой
продолжительной болезни, сердце неслось куда-то в третьем режиме - и  достал
литровую бутыль "Хасана". Это, конечно, пойло, травяной настой, но он  хорош
тем, что после него не болит голова. Вот -  русский  человек!  -  воскликнул
проводник, простирая руки. - Он понимает душу любого  -  русского,  немца  -
любого!.. Я не русский, сказал я. Я полуполяк, полуиспанец. У  меня  мама  -
Родригес. Все равно,  ты  русский!  -  настаивал  проводник.  -  Ты  думаешь
по-русски, и ты понимаешь русскую душу.  Разве  что,  согласился  я.  Теория
крови - это блеф,  веско  сказал  полицейс