л кеды,  пил  только
молоко. Жил в своей комнате на краю Москвы как умник  -  книжки,  гантели,
набор столярных и слесарных инструментов  и  простой  обеденный  стол,  за
которым он постоянно рисовал, сидел - одно  плечо  выше,  другое  ниже.  А
когда он теперь рисует? Теперь у него для работы специальная мастерская на
двенадцатом этаже. И квартира - вот, на четвертом.
   Раньше он интересовался многими вещами, ездил, читал, сейчас  -  книжки
только листает.
   В свое время  Петр  Николаевич  старался  привить  художнику  любовь  к
изящному, к строгости  и  совершенству.  Ничего  не  привилось.  Друг  его
оставался верен себе, своей дикости, а может быть, своей талантливости.
   Конечно, только талантливый мог так увешать стены от пола  до  потолка.
Рыночные лубки, пряничные доски и медные иконки, "медяшки", ключи и замки,
сечка для капусты и топор, картины  и  куски  картин.  Отдельно  рамы  как
самостоятельные произведения искусства. Оконный наличник, печной  изразец.
Гравюры и вышивки. Другие художники тоже развешивали и раскладывали вокруг
себя предметы  народного  творчества,  это  мода,  ей  много  лет,  а  они
художники, у них к этому особое отношение,  профессиональный  интерес,  но
такого дикарства и необузданности, такой разбойничьей жадности,  напора  и
силы ни у  кого  не  было.  Что  производит  впечатление?  Несоединимость,
которая кажется  смелостью,  оригинальностью?  Изобилие,  которое  кажется
глупостью, но и дерзостью?
   - Все люблю, - признавался художник. - Все. Абсолютно все.
   Два детских  портрета  были  у  художника,  которые  Петру  Николаевичу
нравились. Княжеские дети смахивают на бродяжек. Еще одна хорошая  картина
- проводы новобранца. Кто любит примитивистов, - а на них теперь  мода,  -
нашел бы, что живопись интересная.  И  княжеские  дети,  и  новобранец,  и
раскрашенные  игрушки  из  папье-маше,  расставленные  на  полках,  чем-то
неуловимо похожи на первую жену художника. Как будто  человек  все  что-то
одно ищет, ищет и найти не